В поисках любви - Страница 29

Боюсь обжечься.

Но искры его губ холодные. Не чувствую их прикосновений.

— Ок…сана.

Говорят, что общаться с психологами проще простого. Вранье. Не могу сказать ему ничего, кроме имени.

— Оксане нужна ваша помощь, — Сашки исчезает. Не вижу ее. Слышу только голос, идущий откуда-то из-за стены обвитой плющом.

— Вот как? — смотрит на меня. — Какие у вас красивые, зеленые глаза. И ведь это не линзы?

Мотаю головой. Горло забито стуком взволнованного сердца.

— Александра?

Только его голос может впустить ее обратно. И она приходит. Вижу краем глаза ее тонкий, размытый силуэт.

— Да?

— Вы ведь были у меня дома?

— Была.

— Я думаю, что с Оксаной мы будем работать именно там.

Его слова холодны, будто острый металл. Но внутри он плавится от жара. Этому человеку не терпится остаться со мной наедине. Произвести бартер.

— Вы подскажете ей адрес?

— Конечно, он у меня записан где-то…

Сашка беспрекословно соглашается с любыми просьбами. Почему? Неужели она не видит, что все волшебство этого места — в ловкости рук опытного мошенника?

— Здесь у меня приемы расписаны до следующей зимы, — вздыхает. Оголяет запястье, обвитое браслетом наручных часов. — Но пока время есть. Пройдемте в кабинет, Оксана. Мне нужно с вами поговорить.

Смотрю на Сашку.

Кивает.

— Иди.

— О, — старик замечает мой испуг. — Пойдемте, меня не стоит бояться. Я не зубной врач.

Но ему и невдомек, что я бы с удовольствием променяла это место на кабинет дантиста.

Пропускает меня первой, как истинный джентльмен. Заходит следом и закрывает дверь.

Внутри спокойно и тихо. Даже метроном, словно уснувшая птица, молчит на крепком дубовом столе. Молчат на стене электронные часы, так же, как и молчит мягкая кушетка в углу. И черные кожаные кресла, расставленные по обеим сторонам стола, тоже не издают ни звука. Все здесь наполнено умиротворением. И сном, которому хочется предаться.

За пластиковым окном кружит метель. Мягкая и пушистая, будто игривый котенок.

Осторожно прохожу к столу, не зная, куда девать руки. И в итоге сцепляю их тяжелым замком.

— Можете снять куртку. Бросьте ее куда-нибудь.

Он стоит у порога, разглядывая мою неловкость. И от его взгляда мне хочется прикрыться, потому что сейчас я кажусь себе абсолютно голой.

Расстегиваю молнию и вешаю курточку на спинку кресла.

— Присаживайтесь, Оксана. Постарайтесь расслабиться, иначе у меня тут перегорят все лампы.

Оглядываюсь по сторонам. Ни одного источника света кроме окна и лампы, с красивым абажуром, на столе.

Так какого черта этот ублюдок издевается надо мной?!

— Не думаю, что разговор получится…

Его странные фокусы действуют. Не успеваю взять куртку, как одной лишь фразой он усаживает меня в кресло.

— Вас мучают вопросы. И сны.

Смотрю на него в испуге. Не могу заставить себя поверить в волшебство. Ищу подвох.

Над столом висит картина. Страшная и кровавая, словно ее рисовал сам сатана. Множество крюков разрывают на части живого человека. Они глубоко входят в плоть, разбрызгивая кровь, и тело от этого, в буквальном смысле, расходится по швам. Бедняга кричит от невыносимой муки, но невидимый палач не останавливается. Тянет за крюки все сильней…

Волшебник усаживается за стол напротив меня. Видит мою заинтересованность картиной и кивает.

— С этой картины и начинаются все разговоры в моем кабинете.

Смотрю на него в недоумении.

— О, Оксана, простите. Что вы видите на этом полотне?

— Уродство.

Других слов у меня нету.

Снисходительно улыбается мне, как улыбаются умственно отсталым людям, собирающим детский паззл.

— Хорошо. А что изображено на самой картине?

— Казнь.

— А еще?

— Крюки.

— Вот, — складывает руки на столе. — Вы тоже увидели крюки, Оксана. А это значит, что вам нужна моя помощь.

— Я не понимаю.

— Я объясню. Когда ко мне обратилась Александра, на первом же сеансе, она, так же как и вы, назвала эту картину уродством. Хотя…она выразилась немного красочнее, — смеется, — такая уж она прямолинейная девочка. Но дело не в этом — к концу наших с ней сеансов, ей стало понятно, что на картине… она сама. Такая, какой была, и какой больше никогда не станет. Она поняла, от чего бежала. Что мучило ее и не давало жить все эти годы. Увидела, наконец, свою болезнь. А когда знаешь о причинах, всегда проще излечиться и избежать повторного заражения.

Рассматриваю ужасное полотно. Но не вижу ничего, кроме жестокости и крови. Неужели Сашка прошла через это? Моя Алька, у которой все серьезные разговоры сводятся к единственному — «Пойду покурю»?..

— Простите, но я…все равно не понимаю вас. Что на этой картине?

— Сейчас на ней вы. Человек, которого мучают вопросы, — берет со стола листок бумаги и ручку. Чиркает что-то и протягивает мне. — Что вы видите?

— Вопросительный знак.

— Или крюк?

Присматриваюсь внимательней.

— Нет, нет…это знак вопроса. Будем играть в ребусы?

— Немного. Но вы видите сходство вопросительного знака с крюками на картине?

— То есть, вы хотите сказать, что…всё, я поняла, к чему вы клоните.

Довольно улыбается.

— Расскажите мне. Что вы поняли?

Вздыхаю.

— Казнь на картине всего лишь образ. На самом деле нужно смотреть глубже, — поднимаю взгляд к кровавому полотну. — Но вы уверены, что художник имел в виду именно это? Может быть, он рисовал…просто кровь?

— Уверен. Потому что автор этой картины — я.